Приличные люди

Я думал о превратностях судьбы, как, например, человек может превратиться в нелюдь, или однажды выиграть миллион. Жара в асфальтовом мирке имеет свойство иногда раздражать, иногда выматывать, а иногда — вызывать странное задумчивое состояние, в котором обыденные вещи отходят на задний план, зато неожиданно рельефно выпячиваются малозначительные детали. Покупка пачки сигарет не представлялась чем-то увлекательным, вот только неожиданно остановило странное слово.

— Вы не находите, что это дорого? — поинтересовалась сухонькая старушка, каких множество возле метро торгует сигаретами. Странное слово вызвало мимолетное недоумение, не более того, но заставило остановиться.

— Да нет, почему? — обычный ответ, я поспешно забрал пачку.

— Пожалуйста. — она принялась сухими руками, исковерканными артритом, поправлять нехитрую торговлю.

Что-то заставило задержаться на миг, не более того. Приветливая, слегка смущенная улыбка — дежурная гримаса в ответ. Охота ли разглядывать старушек, коих вокруг — легион. Топчущих ноги, толкающих и голосящих в транспорте, мотающих нервы.

— Можно поглядеть, что это? — мое внимание привлекла диковинная штучка: пачку дорогих сигарет, любимых провинциалками и кавказскими рейнджерами, венчало изящное приспособление из белого серебра, покрытого редкими пятнышками старости. Аккуратная крышечка закрывает верхнюю часть пачки, вероятно, чтобы не просыпать сигареты, или чтобы фильтр не покрывался налетом въедливой киевской пыли — что в этой ситуации более вероятно. Специальная пружинка сделала тихий «клац» и — крышечка открыла внутренность пачки.

— Когда я была приличным человеком… А я была приличным человеком!... Я купила эту безделушку в Ницце, это был 77-й год. Знаете, молодой человек, был тогда Кент в мягкой пачке …

— Откуда мне знать, я был мальчишкой. Но штучка занятная. — ответил я, раздумывая, кем надо было быть, чтобы в 77-м, застойном и угарном, кататься в Ниццу.

Неожиданно накатило — пальцы старушки, исковерканные ревматизмом, казалось, растворялись в знойном воздухе, превращаясь в тонкие мудрые персты с блеском мелкой россыпи бриллиантов на кольцах. Сколько ей тогда было? 30? 35? Видение растаяло.

А что потом? Старость, неблагодарные дети, а то и вовсе некому обогреть, крах надежд, перестройка, дефолт, продажа любимой шубы и старого серванта ручной работы — зачем это теперь? Торговля сигаретами на углу у метро — выжила и сохранила дорогую безделушку из волшебной Ниццы, где море лазурное, а ветер — ласковый бриз.

— Спасибо, я пойду.

— Спасибо и вам, удачного дня… — я шел по своим делам и думал о том, что непременно нужно найти повод и расспросить, кем же она была в той, счастливой Ницце 77-го.